SAMOVAR: Мы предоставляем возможность высказать свою точку зрения на окружающую нас действительность всем адекватным людям. Однако это вовсе не означает, что мы поддерживаем их мнение полностью и безоговорочно…
С удивлением узнал, что в последние годы в числе лидеров по объёму продаж в России находятся книги Джорджа Оруэлла (Эрик Блэр) «Скотный двор» («Звероферма») и «1984». Кроме того, аудиоверсии этих произведений набрали около 10 млн прослушиваний. В других странах книги Оруэлла, также весьма популярны.
Характерно, что в российском топ самых продаваемых авторов входят ещё Стивен Кинг и Агата Кристи, то есть авторы развлекательного жанра. Книги Оруэлла отнести к развлекательным никак нельзя. Почему же они так популярны?
Книга «Звероферма» была написана в 1944 году. Однако ни одно издательство, в которое обращался Джордж Оруэлл не согласилось её опубликовать. Хотя он был уже весьма известным автором, так как опубликовал несколько книг в Великобритании и США. Издатели прямо говорили автору, что книга высмеивает СССР, который весте с Великобританией и США ведёт войну с немецким нацизмом.
После капитуляции Германии ситуация изменилась. Между союзниками обострились старые противоречия, и книга вышла в свет в 1945 году. Моментально она стала самой популярной книгой Оруэлла. Её перевели на множество языков. Эрик Блэр прекрасно осознавал, что делалось это зачастую за счёт спецслужб Великобритании и США. При этом, сам он считал себя «демократическим социалистом».
Авторы книги «Оруэлл» (серия ЖЗЛ) Юрий Фельштинский и Георгий Чернявский пишут: «Оруэлл счёл необходимым обратить внимание на незамеченное критикой обстоятельство: в его произведении не только свиньи, но и имущие люди представлены в негативном свете, у них значительно больше общего с этими свиньями, чем с людьми из низших общественных слоёв, а в конце повести между свиньями и соседскими богачами возникает если не братский союз, то во всяком случае взаимовыгодный альянс.
Оруэлл намекал, что объектом критики в повести был не только советский тоталитаризм, но и политический режим в западноевропейских странах».
Оруэлл не считал, что в СССР удалось построить социализм и доказывал это в своей притче. При этом, автор разъяснял, что не является врагом Советского Союза: «Я думаю, что, если бы СССР был побеждён какой-нибудь зарубежной державой, рабочий класс повсюду был бы просто в отчаянии, а капиталисты были бы довольны. Я не хотел бы, чтобы СССР был уничтожен, и думаю, что в случае необходимости его следует защищать. Но я хотел бы, чтобы люди освободились от иллюзий по этому поводу и поняли, что они должны строить своё собственное социалистическое движение без российского вмешательства, и я хотел бы, чтобы существующий демократический социализм на Западе оказал плодотворное влияние на Россию».
Одновременно он критиковал и Лейбористскую партию, пришедшую к власти в Великобритании в 1945 году, за излишний консерватизм, бюрократизм, популизм и коррупцию.
В 1948 году Джордж Оруэлл закончил свой последний роман – «1984», который был опубликован в 1949-м и стал его самой успешной книгой. В нём описано тоталитарное государство, которое может сложиться в Великобритании.
Я впервые прочитал «1984» незадолго до развала СССР, будучи старшеклассником. Мне показалось, что описанное общество, напоминает Советский Союз первой половины 1980-х. Мои родители, тоже обнаружили много сходства с советской действительностью.
Каково же было моё удивление, когда я услышал от Дмитрия Пучкова тезис, что Оруэлл описал окружающее его английское общество, а в СССР он никогда не был и ничего о нём не знал. Хотя в образе усатого «Старшего брата», явно узнавался Сталин. А главный оппозиционер Эммануэль Голдстейн очень похож на Троцкого.
Сторонник и биограф Троцкого Исаак Дойчер относил Оруэлла к пропагандистам холодной войны и амбициозным «советологам», обладателям «злобного воображения». «Роман стал для холодной войны чем-то вроде идеологического сверхоружия, – утверждал Дойчер. – Ни в одной другой книге, ни в одном документе судорожный страх коммунизма, захлестнувший Запад после окончания Второй мировой войны, не отразился так ярко и не сфокусировался так остро, как в “1984”».
Чтобы еще больше унизить Оруэлла, к которому он относился с неприкрытой ненавистью, Дойчер пытался низвергнуть его и с писательского пьедестала, заявляя, что у него полностью отсутствует оригинальность, свойственная видным сатирикам.
Попробуем разобраться в истоках самого знаменитого романа Оруэлла.
Во-первых, он был знаком с творчеством своих предшественников в жанре антиутопии. Он прочитал и опубликовал рецензии на романы: «Мы» – Замятина, «О дивный новый мир» – Хаксли и «Слепящая тьма» – Кёстлера. Первый и последний из них были написаны под влиянием жизни авторов в Советской России времён «военного коммунизма» и СССР 1930-х.
Во-вторых, Эрик Блэр в первой половине 1937 года воевал на стороне республиканцев в Испании. Он входил в формирование Объединённой рабочей марксистской партии Испании (ПОУМ) и сражался вместе с анархистами на Арагонском фронте.
Одним из лидеров ПОУМ был Андреу Нин, который в 1920-1921-х был генеральным секретарём анархо-синдикалистского профсоюза Национальная конфедерация труда Испании. Затем он 9 лет жил в СССР, активно работая в Коминтерне и Профинтерне. За участие в «левой оппозиции» был отстранён от работы в Профинтерне. В 1930 году вернулся в Испанию и стал одним из основателей ПОУМ, которая во время гражданской войны активно критиковала сталинскую политику СССР.
При этом, Нин порвал и с Троцким, отказавшись выполнять его приказы. ПОУМ тесно сотрудничала с анархистами, которые доминировали в Каталонии. 15 июня 1937 года Нин был арестован и на основании сфальсифицированных улик обвинён в связях с франкистами, однако признавать свою «вину» категорически отказался, чем поставил советский НКВД и испанских коммунистов, готовивших показательный процесс над деятелями ПОУМ, в затруднительное положение.
В результате НКВД СССР принял решение о его ликвидации («Операция „Николай”»). 22 июня 1937 года группа агентов НКВД в Испании похитила Нина из тюрьмы и убила его.
20 мая Эрик Блэр был ранен в горло выстрелом вражеского снайпера. После этого лечился в госпитале.
13 июня по инициативе коммунистов было возбуждено судебное дело по обвинению Блэра в троцкизме и подрывной деятельности. Он был вынужден перейти на нелегальное положение в Барселоне, а 23 июня пересёк испано-французскую границу и вернулся в Англию.
Весной 1938 года вышла книга Джорджа Оруэлла «Памяти Каталонии».
Приведу ряд фрагментов из неё.
В пропитанном запахом денег воздухе Англии нельзя себе даже представить, до какой степени исчезли на фронте обычные классовые различия. Здесь были только крестьяне и мы — все остальные. Все были равны. Конечно, такое положение не могло сохраняться долго. Это был лишь непродолжительный и местный эпизод гигантской игры, ареной которой служит вся земля. Но этот эпизод продолжался достаточно долго, чтобы наложить свой отпечаток на всех, кто в нем участвовал. Как бы мы в то время ни проклинали всех и вся, позднее мы поняли, что соприкоснулись с чем-то необычным и в высшей степени ценным. Мы жили в обществе, в котором надежда, а не апатия или цинизм, были нормальным состоянием духа, где слово «товарищ» действительно означало товарищество и не применялось, как в большинстве стран, для отвода глаз. Мы дышали воздухом равенства. Я хорошо знаю, что теперь принято отрицать, будто социализм имеет что-либо общее с равенством.
Во всех странах мира многочисленное племя партийных аппаратчиков и вкрадчивых профессоришек трудится, «доказывая», что социализм, это всего-навсего плановый государственный капитализм оставляющий в полной сохранности жажду наживы как движущую силу. К счастью, существует и совершенно иное представление о социализме. Идея равенства — вот, что привлекает рядовых людей в социализме, именно за нее они готовы рисковать своей шкурой. Вот в чем «мистика» социализма. Для подавляющего большинства людей — социализм означает бесклассовое общество. Без него нет социализма. Вот почему так ценны были для меня те несколько месяцев, что я прослужил в рядах ополчения. Испанское ополчение, пока оно существовало, было ячейкой бесклассового общества. В этом коллективе, где никто не стремился занять место получше, где всего всегда не хватало, но не было ни привилегированных, ни лизоблюдов, — возможно, было предвкушение того, чем могли бы стать первые этапы социалистического общества. И в результате, вместо того, чтобы разочаровать, социализм по-настоящему привлек меня. Теперь, гораздо сильнее, чем раньше, мне хочется увидеть торжество социализма. Возможно, это частично объясняется тем, что я имел счастье оказаться среди испанцев, чья врожденная честность и никогда не исчезающий налет анархизма, могут сделать приемлемыми даже начальные стадии социализма.
На бумаге позиция коммунистов выглядела убедительно; вся беда заключалась лишь в том, что их дела заставляли сомневаться в их искренности. Часто повторяемый лозунг: «Сначала война, потом революция», был выдуман для отвода глаз, хотя в него искренне верили рядовые бойцы ополчения, считавшие, что после победы революция пойдет вперед. В действительности же, коммунисты вовсе не думали о том, чтобы отложить испанскую революцию на более подходящее время. Они делали все, чтобы революция никогда не произошла. Постепенно это становилось все яснее и яснее — по мере того как у рабочего класса отбирали власть, а все больше и больше революционеров всех оттенков оказывались в тюрьмах. Каждый шаг оправдывался военной необходимостью: этот предлог был, так сказать, сшит как по заказу. В действительности же, коммунисты стремились вытеснить рабочих с выгодных позиций и загнать их в такое положение, чтобы после окончания войны они были не в состоянии противиться реставрации капитализма. Прошу обратить внимание, что я не выступаю здесь против рядовых коммунистов, и уж конечно меньше всего против тех тысяч из их числа, которые пали геройской смертью в боях под Мадридом. Не эти люди определяли политику партии. В то же время невозможно поверить, что те, кто занимал руководящие посты, не ведали, что творили.
Но в конечном итоге стоило выиграть войну, даже если революция была обречена. Однако под конец я начал сомневаться и в том, что политика коммунистов направлена на достижение победы. Очень немногие осознали, что на разных этапах войны может возникнуть необходимость в изменении политической линии. Анархисты, по-видимому, спасли положение в первые два месяца войны, но были неспособны организовать сопротивление на следующем этапе; коммунисты, видимо, спасли положение в октябре-декабре, но до окончательной победы было еще очень далеко. В Англии военную политику коммунистов приняли без всяких возражений; прежде всего потому, что лишь малая толика критических замечаний в ее адрес смогла просочиться в газеты, а также потому, что генеральная линия — ликвидация революционного хаоса, увеличение выпуска продукции, создание регулярной армии — казалась вполне реальной и дельной. Стоит указать на внутреннюю слабость коммунистической линии.
Для того, чтобы душить в зародыше каждое революционное проявление и сделать войну как можно более похожей на войну обычного типа, необходимо было отказываться от возникавших стратегических возможностей. Я писал выше, как мы были вооружены, или лучше сказать разоружены, на Арагонском фронте. Есть все основания полагать, что оружие умышленно задерживалось, из опасения, что оно может попасть в руки анархистов, которые позднее используют его для революционных целей; в результате было сорвано большое наступление на Арагонском фронте, которое заставило бы Франко отойти от Бильбао, а быть может, и от Мадрида. Но не это самое главное. Значительно важнее другое: после того, как война в Испании превратилась в «войну за демократию», стало невозможным заручиться массовой поддержкой рабочего класса зарубежных стран. Если мы готовы смотреть в лицо фактам, мы вынуждены будем признать, что мировой рабочий класс относился к войне в Испании равнодушно. Десятки тысяч прибыли в Испанию, чтобы сражаться, но десятки миллионов апатично остались позади. В течение первого года войны в Англии было собрано в различные фонды «помощи Испании» всего около четверти миллиона фунтов, наверное вдвое меньше суммы, расходуемой еженедельно на кино. Рабочий класс демократических стран мог помочь своим испанским товарищам забастовками и бойкотом. Но об этом не было даже речи. Рабочие и коммунистические лидеры во всех странах заявили, что это немыслимо; они были несомненно правы, — ведь они в то же время во всю глотку орали, что «красная» Испания вовсе не «красная». После первой мировой войны слово «война за демократию» приобрели зловещее звучание. В течение многих лет сами коммунисты учили рабочих всего мира, что «демократия» — это всего навсего более обтекаемое определение понятия «капитализм». Сначала заявлять «Демократия — это обман», а потом призывать «Сражаться за демократию» — тактика не из лучших. Если бы коммунисты, поддержанные Советской Россией с ее колоссальным авторитетом, обратились к рабочим мира во имя не «демократической Испании», а «революционной Испании», трудно поверить, что их призыв не встретил бы отклика.
Но самое главное было то, что ведя нереволюционную политику, было трудно, а то и совсем невозможно, нанести удар по франкистскому тылу. Летом 1937 года на контролируемых Франко территориях находилось больше населения, чем под контролем республиканского правительства — значительно больше, если считать также испанские колонии. В то же время численность войск обеих сторон была приблизительно одинаковой. Всякому известно, что имея в тылу враждебное население, невозможно держать армию на фронте, не располагая армией сходной численности для охраны дорог, борьбы с саботажем и т. д. Отсюда понятно, почему в тылу Франко не было подлинного народного сопротивления. Нельзя себе представить, что население занятой им территории, это во всяком случае относится к городским рабочим и бедным крестьянам, любило или поддерживало Франко, но каждый шаг вправо делая преимущество республиканского правительства все более и более иллюзорным. Лучшим свидетельством этому был вопрос Марокко. Почему Марокко не восстало? Франко пытается навязать им позорную диктатуру, а марокканцы предпочитают его правительству Народного фронта! Но поднять восстание в Марокко значило придать войне революционный характер, поэтому не было даже попытки призвать к восстанию. Для того, чтобы убедить марокканцев в добрых намерениях республиканского правительства, необходимо было объявить Марокко свободным. Можно себе представить, насколько такой шаг пришелся бы по вкусу французскому правительству! Лучший стратегический ход войны был упущен в тщетной попытке умилостивить французский и британский капитализм. Суть всей коммунистической политики сводилась к стремлению превратить войну в обычную, нереволюционную, то есть такую, в которой все преимущества были на стороне врага. Войну обычного типа можно выиграть лишь благодаря техническому преимуществу, то есть в конечном итоге, заручившись неограниченными поставками оружия; главный же поставщик республиканского правительства — Советский Союз находился в значительно менее выгодном географическом положении, чем Италия и Германия. Отсюда следует, что лозунг P.O.U.M. и анархистов: «Война и революция неотделимы», был, возможно, вовсе не таким уж непрактичным, каким он казался на первый взгляд.
Я объяснил, почему коммунистическая антиреволюционная политика представляется мне ошибочной. Хочется, однако, верить, что я ошибся, предсказывая ее влияние на исход войны. Здесь я хотел бы оказаться тысячу раз неправым. К тому же, нельзя, разумеется, знать, что случится дальше. Правительство может снова сделать поворот влево, марокканцы могут восстать по собственной инициативе, Англия может решить заплатить Италии за отказ от участия в войне, возможно удастся выиграть войну чисто военными средствами — заранее знать ничего нельзя. Я оставляю изложенные выше соображения и пусть время покажет был ли я прав или ошибался.
Нужно признать, что в P.O.U.M. еретиков не преследовали, может быть относились к ним даже слишком терпимо; если вспомнить наши обстоятельства, никого, за исключением явных профашистов, не преследовали за политические взгляды. За время своего пребывания в ополчении я многократно и резко критиковал «линию» P.O.U.M., но никогда не напоролся из-за этого на неприятности. Ни на кого не оказывалось давление с целью побудить его вступить в партию, хотя мне думается, большинство ополченцев состояли в партии. Лично я никогда в партию не вступил, о чем позднее, когда P.O.U.M. подвергся преследованиям, успел пожалеть.
Осенью 1937 года «социалист» Негрин публично заявил «мы уважаем частную собственность», а те депутаты кортесов, которые бежали в начале войны из Испании, опасаясь преследований за профашистские взгляды, стали возвращаться на родину.
Весь этот процесс становится понятнее, если вспомнить, что он является следствием временного союза, который заключают между собой рабочие и буржуазия, видящие опасность со стороны фашизма в некоторых его проявлениях. Этот союз, известный под именем Народного фронта, по сути своей — союз врагов. Представляется неизбежным, что в результате один партнер всегда проглатывает другого. Единственной неожиданной особенностью испанской ситуации, вызвавшей массу недоразумений за пределами страны, было то, что коммунисты занимали в рядах правительства место не на крайне левом, а на крайне правом фланге. В действительности ничего удивительного в этом не было, ибо тактика коммунистических партий в других странах, прежде всего во Франции, со всей очевидностью показала, что официальный коммунизм следует рассматривать, во всяком случае в данный момент, как антиреволюционную силу. Политика Коминтерна в настоящее время полностью подчинена (учитывая международное положение, это простительно) обороне СССР, зависящей от системы военных союзов. В частности, СССР заключил союз с капиталистическо-империалистической Францией. Этот союз потеряет всякий смысл для СССР, если французский капитализм ослабеет, из чего и следует, что коммунистическая политика во Франции должна быть контрреволюционной. Это значит, что французские коммунисты не только идут сейчас под трехцветным знаменем и поют «Марсельезу», — значительно важнее, что они отказались от ведения эффективной агитации во французских колониях. Менее трех лет назад секретарь французской ком-партии Торез заявил, что французских рабочих никогда не заставят воевать против их германских товарищей. Сейчас он один из наиболее громогласных патриотов во всей Франции. Ключ к линии коммунистической партии любой страны — военные связи — настоящие или потенциальные — этой страны с Советским Союзом. Позиция Англии, например, пока неясна и поэтому английская коммунистическая партия все еще относится к правительству враждебно и подчеркнуто выступает против перевооружения. Если же Великобритания вступит в союз или подпишет военный договор с СССР, английские коммунисты, наподобие французским, волей-неволей превратятся в хороших патриотов и империалистов; первые признаки уже налицо. Коммунистическая «линия» в Испании совершенно очевидно зависела от того факта, что Франция, союзница России, не хотела иметь в лице Испании революционного соседа и сделала бы все возможное, чтобы предотвратить освобождение Испанского Марокко. «Дейли мейл», распространявшая россказни о красной революции, финансируемой Москвой, была еще дальше от истины, чем обычно. В действительности, именно коммунисты, в первую очередь, предотвратили революцию в Испании. Позднее, когда контроль перешел полностью в руки правых, коммунисты показали, что они готовы идти значительно дальше чем либералы, в охоте на революционных лидеров.
От критиков сталинизма из ПОУМ Оруэлл имел представление об СССР. Он читал работы Сталина, Троцкого и многих других. Необходимо признать, что вдохновил Оруэлла на написание его классических произведений сталинский СССР. Но сам Оруэлл (как и его герои из «1984») жил в Англии, поэтому наполнил роман деталями английской жизни. Повлияла на него и реальность 1940-х годов с постоянными бомбёжками и тотальным дефицитом.
Однако Сталин умер 70 лет назад, а книги Оруэлла остаются популярными и сегодня. В них он смог выявить общие признаки для всех диктаторских режимов – это и делает его работы актуальными во все времена.