Голые факты
– Андрей Владимирович, какие важные изменения, произошедшие в Северной Африке за последние несколько десятилетий, вы считаете необходимым отметить особо, почему?
– С развала Советского Союза и по сегодняшний день с точки зрения истории – это одно мгновение. Хотя, конечно, событий произошло довольно много, и они немаловажные.
.
.
Андрей Зелтынь
.
Так, к началу 2000-х север Африки, также, как и весь Большой Ближний Восток, подошёл в условиях десятилетиями устоявшихся авторитарных режимов. Сложно говорить отрицательные это были или положительные моменты, рассуждая о принципиально другой цивилизации в отличие от европейской, но будем констатировать голые факты. Но первый, обусловленный этими режимами, момент – отсутствие так называемых гражданских свобод. И второй – отсутствие серьёзной антиправительственной силовой деятельности со стороны неправительственных организаций, прежде всего, террористической активности. Потому, что авторитарные режимы очень грамотно, хотя, конечно, и с использованием репрессивного аппарата, держали всё под жёстким контролем. Но, начиная примерно с 2010-го, ситуация начала раскачиваться. А далее наступил 2011-й. Кстати, события «Арабской весны», которую некоторые специалисты назвали революцией, начались в Тунисе. Это означает, что североафриканские страны и, в частности, Тунис, да и Алжир – тоже, оказались не очень-то готовы к этим самым квази-революционным переменам. С Туниса это сразу же перекинулось на Египет, а затем пошло дальше – по всему Ближнему Востоку. Но заметьте, именно север Африки оказался пионером этого как бы революционного движения.
.
.
Север Африки стал именно тем слабым звеном, где пошли такие процессы. Исходя из двух основных факторов. Первый – то, что в Тунисе президент Зин аль-Абидин Бен Али и его аппарат проводили ну уж слишком непродуманную кадровую политику. А это всё касалось как раз именно кадровой политики. Тоже самое было и в Египте, и во многих других странах. И второе – то, что всё-таки франкофонная Северная Африка очень близка к Европе, и европейское влияние на этих территориях исторически всегда было крайне сильным. Но в какой-то момент количественное влияние Южной Европы трансформировалось в качество, и мы увидели соответствующие трансформации.
Конечно, самым большим событием, которое трансформировало практически весь регион, а стартовало оно именно с севера Африки, это были волнения молодёжи, которые начались, условно говоря, в 2011 году, и привели к падению устоявшихся десятилетиями авторитарных режимов на этих территориях. События эти, безусловно, задели всех, но основные последствия коснулись всё-таки государств, имевших на тот период наиболее нестабильную социально-экономическую платформу. А именно – Тунис и Египет, где всё закончилось сменой власти. И, конечно, Ливии, хотя, с моей точки зрения, была отдельная история, поскольку внутри этой страны к 2011-му не было явных предпосылок к смене режима. На самом деле эта страна была ввергнута в хаос как раз потому, что этих предпосылок не было, а изменения были привнесены сюда извне, причём чисто силовым путём. В итоге, в отличие от Туниса и Египта, здесь всё закончилось долгой и кровопролитной гражданской войной.
.
.
Рашид аль-Ганнуши
.
А, допустим, в Тунисе мы даже наблюдали такую ситуацию, когда все с интересом рассуждали о том, что «неужели эта страна покажет пример того, как исламисты смогут грамотно организовать коалиционное правительство и практически оформить демократическое государство?». В итоге, конечно, ничего из этого не вышло. Лидер тунисской «Партии возрождения» Рашид аль-Ганнуши потерял парламентское большинство. А впоследствии к власти в стране пришёл Каис Саид, который сегодня пытается реанимировать систему управления, которая была при благополучно свергнутом в 2011-м Бен Али. То есть всё возвращается на круги своя.
.
.
Каис Саид
.
При этом, два государства, которые продемонстрировали в этих условиях завидную стабильность, это – Марокко и Иордания. Но мы сейчас говорим только о севере Африки. И надо сказать, что Марокко события «Арабской весны» вовсе не обошли стороной. Там тоже народ массово выходил на улицы и требовал реформ. Однако никто не требовал свержения короля Мохаммеда VI бен аль-Хасана. Ибо монарх является потомком пророка Мухаммеда и, соответственно, свергать его никак нельзя. Но нужно отдать должное и самому королю Мохаммеду VI. Он поступил по-настоящему мудро. В отличие от других руководителей стран региона, он сам предложил лидеру оппозиции занять должность премьер-министра. Хотите что-то изменить у нас к лучшему – попробуйте. Тем самым он не только навёл порядок в своём королевстве, но, по сути, заодно и обезглавил оппозицию.
.
.
Абдель Азиз Бутефлика
.
Алжир в этой ситуации оставался немного в стороне. Да, там был свой правительственный кризис, главным образом из-за того, что кресло президента слишком долго занимал престарелый лидер Абдель Азиз Бутефлика, который, скажем мягко, давно не оправдывал чаяний алжирского народа. Между тем, даже в этих условиях Алжир избежал тектонических потрясений, которые мы наблюдали в соседних с ним странах. Хотя, надо сказать, что партийно-правительственный кризис в этой стране продолжался и до сих пор, несмотря на то, что пришедший к власти в 2019 году Абдельмаджид Теббун, безусловно, заметно улучшил ситуацию. Возможно, это связано с тем, что экономика Алжира заметно крупнее, чем у всех остальных государств региона. Плюс ко всему – силовой аппарат страны достаточно разнообразен и исключительно эффективен. Поэтому, несмотря на все протестные акции и длительные правительственные кризисы, Алжир продолжает демонстрировать завидную стабильность.
.
.
Абдельмаджид Теббун
.
– В последние несколько лет весь мир погрузился в череду политических, экономических и энергетических кризисов глобального масштаба. Насколько сильно государства севера Африки ощущают эту турбулентность на себе?
– Кризисные явления и процессы начались относительно недавно, и они продолжают развиваться. Поэтому очевидно, что пока здесь слишком рано подводить черту. Определённое влияние на Северную Африку они, безусловно, оказывают. Но на данный момент каких-то серьёзных последствий для североафриканских стран лично я не вижу.
Да, Европа кинулась искать замену российскому природному газу и, естественно, одним из первых направлений, на которое все обратили особое внимание, был традиционный экспорт голубого топлива на европейские рынки через Италию из Алжира. Конечно, помимо Катара, который всё как-то колебался есть у него дополнительный газ для Европы или нет. Это, безусловно, добавило Алжиру веса не только в экономической, но и в политической плоскости. По крайней мере, в Средиземноморском регионе.
Активизировались процессы, касающиеся перспектив развития водородной энергетики в Марокко, опять же с расчётом на возможность поставок в Европу нового энергоносителя в далёком безуглеродном мире будущего.
Впрочем, в центре кризисных процессов – продовольственных (зерновых), энергетических и информационных – оказался Египет.
.
.
Абдул-Фаттах ас-Сиси
.
– Информационных?
– Через Египет идёт «интернет-труба», которая соединяет Ближний Восток со всем остальным миром.
– Какие проблемы Северной Африки вы считаете необходимым отметить особо? Можно ли здесь говорить о каких-то заметных достижениях и прорывах?
– Самая большая сложность, которую испытывает практически вся Африка, включая и Северную, это проблема занятости вообще и, особенно, квалифицированной молодёжи – людей до 35 лет, имеющих высшее образование, которые не в состоянии найти себе работу.
Кстати, эта проблема стала одним из основных факторов, которые вызвали события «Арабской весны». Когда всё начиналось, были надежды, что эту ситуацию получится каким-то образом изменить. Но они не сбылись – лучше в этом плане не стало. А революционные процессы, за которыми не следует реформация общественно-политической и, главное, экономической жизни страны, они ни к каким результатам не приводят вообще. Что, собственно, и произошло.
.
.
Поэтому положение с занятостью на сегодняшний день остаётся проблемой №1 практически во всех странах Северной Африки. Обычно подобную ситуацию можно исправить с помощью развития экономики и, в частности, производства. Это требует больших инвестиций, которые в случае Северной Африки могут быть главным образом внешними.
В другие актуальные вопросы, касающиеся сферы безопасности, пограничных конфликтов, террористических и экстремистских движений, которые продолжают функционировать на этой территории, сильно углубляться не буду. Всё это стало уже традиционной составляющей частью региона. Потому, что те же запрещённые «Аль-Каида» и «Исламское государство» никуда не ушли – они функционируют на определенных территориях в каждой стране и сегодня представляют собой латентную угрозу. А как будет завтра – не знает никто.
Что касается достижений, потрясающих успехов в последнее время на севере Африке зафиксировано не было. Если, конечно, не считать за достижение, что Тунис с лёгкой руки Каиса Саида вернулся в ту же парадигму, в которой он был до революции. Это, наверное, определённый успех. Это показывает, что регион живёт по своим законам, а, если они нарушаются, он очень быстро откатывается назад в ту зону комфорта, в которой привык традиционно находиться.
.
.
Внешние игроки
– А вообще, многие вещи, которые происходят сейчас, так или иначе, связаны с уходом из региона Соединённых Штатов. Это, конечно, больше связано с Большим Ближним Востоком, но север Африки является составной его частью.
Американские политические и экономические элиты слегка устали вообще от Ближнего Востока и Северной Африки в частности. И хотели бы как-то от этого дела дистанцироваться. У них это получается, но с переменным успехом. Потому, что существуют исторические интересы, от которых очень сложно отказаться. Но, тем не менее, всё равно американцы потихонечку отошли от активного участия в этих процессах. И если на Ближнем Востоке политические элиты вынуждены себя переизобретать, то есть двигаться по самостоятельно избранному пути, то на севере Африки, хотя этот процесс тоже присутствует, но не совсем однозначный. Потому, что мы наблюдаем усиление активности прибрежных средиземноморских европейских стран. Прежде всего, Франции. И Италии, если брать Ливию. Которые сейчас находятся в очень активном процессе реанимации своего влияния на этих территориях. Особенно это касается Франции, поскольку север Африки в основном франкофонный. И французы, конечно, прилагают массу усилий, чтобы своё влияние, по крайней мере, на уровне регионального сотрудничества, вернуть.
.
.
– Вроде как у французов это не очень-то получается?
– Да нет. Тут вопрос вот в чём заключается. Что касается недовольства Францией, речь идёт о Мали, где произошло недопонимание между правящей элитой и французами. И, соответственно, эту нишу заняла Россия. По крайней мере, в определенном смысле. А вообще, сказать, что у Франции ничего не получается, нельзя. Всё у французов нормально в этом плане. Просто процесс возврата влияния крайне сложен. Сопровождается нелёгкими процессами согласования позиций с местными политическими элитами, которые тоже отстаивают свои интересы. И имеют желание видеть Францию как активного партнёра. Но не имеют желания быть подчинённой стороной. Поэтому и происходят различные эксцессы локального характера, которые позволяют некоторым нашим аналитикам говорить, что Францию не любят, ей не верят, её не хотят вернуть.
Конечно, у определённой части населения североафриканских стран есть негативная историческая память о колониальном прошлом под французами. Особенно это касается Алжира. Но у другой части населения есть достаточно большая тяга к бывшим метрополиям – это тоже историческая память, что никак нельзя сбрасывать со счетов. Взаимные интересы североафриканских стран и, в частности, Франции, остаются велики – это надо учитывать при любом анализе политической или экономической ситуации.
.
.
– А Великобритания? Многие утверждают, что, после выхода из ЕС, она активно пытается вернуться везде, где имела вес, и реанимировать свои имперские достижения прошлых лет. Это так?
– Ну, во-первых, Великобритания никуда и не уходила. После завершения колониального правления она оставалась в сердцах и умах людей, да и сама не стремилась ретироваться. Давайте не забывать, что у Великобритании остался колоссальный потенциал в рамках Содружества наций, которое существует и активно работает. А это, напомню, добровольное межгосударственное объединение 56 суверенных государств, в которое входят Великобритания и почти все её бывшие доминионы, колонии и протектораты. В рамках Содружества Великобритания всегда сохраняла своё влияние, политическое – как минимум, а во многом и экономическое.
Что касается бывших территорий Великобритании, которые не вошли в Содружество. В рамках Евросоюза у Великобритании действительно были определённые ограничения в плане взаимодействия с этими территориями. Потому, что ЕС своими внутренними документами ограничивал целый ряд инициатив, которые Великобритания могла бы предложить. А после Brexit больше британцев никто не сдерживает. И, естественно, они достаточно заметно увеличили свою внешнеполитическую активность во всех регионах. Является ли это компенсаторным движением, которым нужно немедленно продемонстрировать всем, что Brexit пошёл на пользу. Или это действительно связано с тем, что Великобритания сбросила бюрократические оковы, которые сдерживали её инициативы. Не так важно.
.
.
– Создаётся впечатление, что своё влияние в Африке пытаются усилить и Турция, и персидские монархии – в первую очередь Саудовская Авария и ОАЭ.
– Это так. У каждой из перечисленных стран есть свои резоны. Но Турция не особо стремится в Магриб, потому, что, дойдя до территории Ливии, она, в принципе, выполнила свою стратегическую задачу. Поскольку Турции из всех стран севера Африки нужна была именно Ливия – для заключения договора и фиксации своих прав на шельфовые районы для решения разногласий, которые возникли в Восточном Средиземноморье. Я пока не вижу каких-то серьёзных претензий или соображений, которые толкнули бы Турцию двигаться дальше в сторону стран Магриба. Вряд ли это произойдёт в ближайшее время. Да и вообще когда-либо. Там у турок особых интересов нет. Они работают в основном в Сахеле и во всей остальной Африке, независимо от северных территорий.
Саудовская Аравия, ОАЭ, Катар – у каждого из них свои соображения. Для первой страны важно «держать марку» лидера мусульманских стран. А для этого необходимо проецировать свои намерения и влияние на весь арабский мир, включая и Магриб. Эмираты – примерно тоже самое, только там добавляется ещё одна очень важная история. Это традиционное противостояние королевских семей ОАЭ и организации «Братья мусульмане». Эмираты в этом плане солидарны с Египтом. Это такая политическая и не только борьба не на жизнь, а на смерть. Они готовы воевать с «Братьями мусульманами» вообще во всех районах земного шара. И, конечно, на территории арабского Магриба – это святое. Кстати, это основной интерес ОАЭ и, например, в ливийском конфликте. Хотя очень многие ищут там экономические мотивы, которых там нет. Там интерес чисто политический – противодействие салафитским движениям и организации «Братья мусульмане».
На севере Африки есть ещё и Израиль, который не в последнюю очередь заинтересован, в том числе и в экономическом сотрудничестве со странами региона.
То есть, у каждого – свой интерес. Плюс ещё к этому нужно понимать, что Северная Африка – это южное побережье Средиземного моря. Громадная береговая территория. А Средиземноморье – регион, где исторически всегда решались судьбы мира, продолжают решаться до сих пор и, наверное, так будет и дальше. Недаром это море называется срединным. Независимо от того, где бы ни был финансово-промышленный центр этого самого мира, Средиземноморье всегда будет сохранять свою важность, оставаться одним из мировых центров решения политических, экономических и всех прочих процессов.
Беседу вёл Денис Кириллов
Продолжение следует…